Июльское солнце почти всю неделю пекло неумолимо, дорожная пыль при малейшем дуновении ветерка сразу превращалась в пыль столбом. Бабушка с внуком традиционно делали ежегодный обход бывших хуторских земельных «гренковских вотчин», исторически обусловленных ещё с дореволюционных времён.

— Вот она, эта яблонька. Её посадил мой дед Гриша, — баба Уля собирала упавшие на травянистую землю спелые, слегка примятыми бочками красно-зелёные яблоки, — сладкие яблочки, возьми, попробуй.

— А ты помнишь, когда её посадили?

— Тогда появились комиссары с красными звёздами и такими же алыми повязками. Собирали урожай, если точнее, старались забрать всё, в основном зерно. Непонятная какая-то развёрстка была, — посмотрев на пробивавшееся сквозь вершины сосен небо, помолилась, продолжила вспоминать, — эта яблонька была и, остаётся до сих пор величайшей тайной. Секрет! Настоящий секрет деда Гриши. Здесь, под этой яблонькой погреб, сюда прятали зерно. По весне его доставали и, сеяли, чтобы получить очередной урожай. Тяжёлые были времена. Мне лет двенадцать, а то и тринадцать было.

— А деду Филиппу?

— Отними три годика.

— Так что же случилось с ним потом, когда его и кузнеца забрали?

Внук деда Филиппа по линии матери Петя Дубрава даже свою тетрадь для записи воспоминаний завёл. Если дед Пётр по отцу, муж знахарки бабы Лукерьи, хирурга по образованию, с удовольствием любил рассказывать о белофинской войне, где потерял левую руку, о казармах в Горелово под Ленинградом и госпитале в Петергофе, бабушки Уля и Марфа, наоборот, были не особо говорливые на военные темы.

— Ты на днях ходил к кузнецу Гавриле Петровичу, надо было спросить.

— Так там не до меня было. Я пришёл, вывел свинью из хлева на дощатый помост, кольнул ей ножом прямо в сердце, да и пошёл домой.

— Расспросил бы про дедовский нож, как, да и что? Ты же этим ножом уже немало свиней заколол.

— Хорошо. А ты что-нибудь узнала?

Баба Уля задумалась.

«Говорить или не говорить тайну от Гаврилы, или лучше потом, когда подрастёт, а то уж больно пытливый малый, ишь ты, даже тетрадь завёл, по вечерам всё пишет и пишет, Марфа буквы не знает, читать и писать не умеет, а я, хоть с трудом, но прочитать могу. Главное, мне бы не забыть то, что рассказал на днях Гаврила».

— Скажи, баба Уля, а куда подевались все эти родственники-хуторяне? Таких мест я насчитал семнадцать, в каждом примерно по одной или две хаты. Где люди?

— Всех в добровольно-принудительном порядке, а точнее, то в обязательном порядке переселили в Крым. На этом месте жила моя сестра Катя, на три года старше меня. Так всю её семью поселили под Симферополем, деревня Донское, там же и брата моего Гришку, других в Первомайское, остальных по всему Крыму. Семь лет прошло, как они уехали. У кого была фамилия Гренок, всех отправили. Оставили только меня, Марфу, семью брата, погибшего партизана Ероха и, ещё младшую сестру Одарку. Я уже говорила тебе, что у деда Гриши было семь сыновей, так всех его внуков отправили в Крым. У его сына Кирилла, нашего отца, было двенадцать детей.

— А зачем в Крым?

— Говорят, что когда в Крыму были немцы, то татары стали на сторону немцев, чтобы немцы дали татарам возможность создать в Крыму своё государство.

— И что? Немцы дали?

— Нет. Татары эти под Симферополем концлагерь охраняли. Не мешай и, слушай дальше. Так вот, тогда наш правитель Сталин на них обиделся и выселил из Крыма всех татар, за предательство. Далеко, куда-то в сторону Сибири. Вот нашу родню Гренок почти всю в Крым и переселили, в дома татар, дали их землю. Земля так себе. Вот твой дядя Лёша, сын моего брата Гришки, годков пять как, первый раз, сюда из Крыма привозил арбузы, двадцать больших машин, а взамен брали чернозём, землю.

— Как землю? В Крым везли землю? Донбасс тоже арбузы привозит, так они картошку взамен берут. Земля? Это уже интересно.

— Вот и приезжают каждый год, за своей родной землёй.

— Да, дела. Очень интересно.

— Да, мне самой стало интересно, что это за Крым такой. Я уже три раза туда ездила, поезд «Рига – Симферополь». Там красиво, воздух какой-то пахучий, там дурманящая трава на каждом шагу растёт, лаванда. Говорят, лёгкие лечит от тубакулёза. Только вот жарко там. Да и с пресной водой проблема. Всех родственников посетила, была в Евпатории, Судаке, Алуште, Ялте. Ещё в Белогорске, Джанкое, Старом Крыму, Коктебеле. Но больше всего понравилось в Феодосии, там как раз шторм был. Такого страшного дождя с ветром никогда не видела. А волны высотой с хату. Настоящий переворот сознания. Просто ужас какой-то!

— Так тебе понравилось? Что больше всего?

— Не понравилось, дома лучше, — баба Уля немного подумала, — вот грецкие орехи понравились. У брата Гришки прямо во дворе большой орех растёт!

— Баба Уля, а почему у наших шоферов в кабине портретики Сталина?

— Это в знак уважения. Он же победитель!

Полуторка, внутри кабины с маленьким портретиком Сталина на бешеной скорости, неслась в сторону Брянска, оставив позади Семёновку, Стародуб и Почеп. Надо было к вечеру успеть в Кокино, там, только что созданном под Брянском лесу самом секретном военном объекте, готовили диверсантов для отправки в немецкий тыл.

— Товарищ генерал! Агенты «бухгалтер» и «кузнец» доставлены.

Генерал Васнецов, выслушав доклад молодого лейтенанта, «особиста-писаря», указал на стулья.

— Так, начнём кратко, по делу. Лейтенант, пока мы будем вести свой разговор, вызови ко мне подполковника Толстого, — генерал невзначай заметил, как знакомая фамилия резанула слух агента с позывным «бухгалтер», — заодно скажи адъютанту, пусть приготовит самовар.

На стене рядом с большим портретом Сталина висела репродукция картины художника Васнецова «Три богатыря», да и позывной у генерала был под стать, запоминалось легко «художник». Из открытой форточки доносились с определённой периодичностью выстрелы. Полигон рядом! Новым агентам сразу стало понятно, что здесь не дом отдыха, если верить указателю на дороге, придётся пахать долго и упорно.

— Скажи, Филипп, как тебе гер комендант Пауль Зегерс?

Наступила тишина, слышно было, как жужжала, запутавшаяся в паутине муха. Адъютант принёс самовар, поставил на стол, достал из шкафа чашки и начал разливать чай. Кузнец Гаврила с любопытством наблюдал, заодно пытался понять суть вопроса о коменданте.

— Присаживайтесь за стол. У меня тут трофейное немецкое печенье, из Дрездена, — генерал выложил на стол красивую коробочку зелёного цвета, — так какой будет ответ?

— Немец, как немец, дело своё знает, инженер связи, — Филипп начал отвечать, — как и мы с Гаврилой, чисто гражданская душа. Враг всего нашего народа. Никого за зря не дёргал, пчёлами занимался, моего племянника Ваньку Урожок приучил к пасеке и фотоделу, велосипед подарил. Люди не в обиде. Хорошо разбирается в радиосвязи. У него постоянно была включена рация, работал радиоприёмник.

— Пауль наш человек.

— Как? Не может быть?

«С такими новостями скоро и мозги начнут сворачиваться от набора температуры, — удивлённо переглядываясь в сторону друга, начинал размышлять человек с позывным «кузнец», — надо же, теперь зовут не по имени, а просто «кузнец», хорошо, что не пронумеровали. Что ещё придумал этот «художник»? Видно, хороший мужик, этот генерал, дело своё знает. Потому и генерал».

— Понимаешь, Ульяна, я до сих пор не перестаю удивляться тому, что происходило тогда, как село покинули немцы. – Кузнец Гаврила после третьей чарки чистейшего на овсе и ячмене традиционного «гренковского» самогона, неожиданно предался воспоминаниям тридцатилетней давности. — Первый раз я так и не понял, почему меня определили третьим к Ивану Дюбке и Филиппу, а их не к полицаям. И, не повезли с ними в одной машине. Ладно, Дюбка, записался в полицаи ради сохранения своих шестерых маленьких детей, или Филипп, постоянно при немцах был главным помощником во всех хозяйственных делах, по сути, на оккупантов и работал. А я?

— А ты сам, что? На них не работал?

— Да я понимаю! Все работали, — баба Уля быстренько налила ещё чарку фирменного домашнего самогона, нарезала свежее сало, надо пользоваться моментом, если Гаврила начал говорить, видать уже невмоготу стало молчать, — может, так и надо было, чтобы выжить. Следующее удивление моё, да и Филиппа, это когда генерал сказал, что «Пауль наш человек». Ты в это сейчас можешь поверить?

— Да ты что!!! Это как?

— Ну, ты понимаешь, я и так тебе много лишнего сказал, — вдруг опомнился Гаврила, но чарку ещё налил, — хорошо пошло.

— Что хорошо пошло?

— Понимаешь, Кирилловна, самогон у вас всегда хороший, знатный, со вкусом, не зря гер комендант его любил.

— Закусывай, закусывай.

— Не могу много рассказывать, — Гаврила минутку-другую подумал, — подписку я давал.

В генеральском кабинете наступила тишина. Пили чай, кто с рафинадом вприкуску, кто с трофейным печеньем, Филипп по привычке размешивал маленькой ложечкой сахар-песок, чай как продукт заморский не особо и любил, больше звар на сушёных яблоках, сливах, вишнях и грушах. Зашёл адъютант, в правой руке слегка поблёскивала травянисто-болотная папка.

— Прежде чем займёмся делом, надо оформить подписку о неразглашении военной и государственной тайны, — генерал пригласил своего помощника подойти к отдельно стоящему столу, — думаю, на тридцать лет достаточно. А потом можете и мемуары начинать писать, если что вспомните в сентябре 1973 года.

— Разрешите, товарищ генерал, — адъютант сразу приступил к делу, видно, по ретивости, не впервой, — подходите по одному, вначале знакомитесь об уголовной ответственности за разглашение тайны, потом текст, чего нельзя ни при каких обстоятельствах делать, да что я вам рассказываю, сами видите, всего семь документов. В любом случае, измена Родине и, наказание одно, вышак.

Слышно было, как шумит брянский лес, от небольшого озера повеяло не только осенней прохладой, по спине каждого из новых агентов ещё и уголовной, если что не так, дрожью.

— Разрешите войти! Товарищ генерал, подполковник Толстой по вашему приказу прибыл, — резкий стук в дверь и уверенный командный голос вошедшего офицера отодвинул в сторону неприятные мысли новых, теперь уже точно, курсантов так называемого «дома отдыха».

От неожиданности новоявленные будущие диверсанты «кузнец» и «бухгалтер» открыли рты. Генерал, отвернувшись к окну, давился от смеха, только виду не подавал.

— И вот тут, Кирилловна, представляешь, у нас всё перевернулось набекрень, какой-то переворот сознания, даже поверить в это было невозможно. Как будто, из пепла восстал покойный Николай Алексеевич Толстой, так похож, так похож, — у Гаврилы глаза прошибла чистейшая человеческая слеза, баба Уля швыденько наполнила гранёные чарки самогоном, — перед нами стоял Ваня, его сын. Высокий такой, статный. Вылитый папаша. Мужик!!!

— Закусывай, закусывай, вот сальце, лучок. И что было дальше? Давай, говори, не останавливайся, — баба Уля торопилась, жаль мало самогону взяла, всего одну полулитру.

— Это было третье наше с Филиппом удивление. Что было дальше, ты уже и не поверишь, — Гаврила опять вспомнил про подписку, начал загибать пальцы, — август, сентябрь. Понимаешь, Ульяна, два месяца осталось и, тогда можно всё рассказывать. Всё! Не могу больше. Закон есть закон. Тридцать лет держался, а каких-то, два месяца осталось, сама понимаешь.

Посему видно было, что Гаврила больше ничего и не скажет. Баба Уля начала собирать котомку, положила туда пустую пляшку, три гранёных чарки и перочинный ножик. Нарезки лука, хлеба и сала оставила Гавриле, газетную самодельную пробку выбросила.

— Присаживайся Иван Николаевич к столу. Товаришей детства и юности помнишь? Теперь они будущие диверсанты, — генерал с удовольствием смотрел на такую тёплую и дружелюбную  неожиданную для троих встречу, — пей чай, за чаем и разговор, надеюсь, сложится.

— Спасибо. Удружили, так удружили. Неожиданно как-то. А кто подбирал этих агентов? Почему я не знал?

— Тут сами не ожидали, Пауль предложил через партизанскую разведку. Сказал, что эти реально смогут в дело зайти и закосить как польские «окраинцы», неважно, гражданские или военные, — генерал налил в свою чашку почти остывшего чаю, продолжил, — тем более Филипп настоящий полиглот. Будет время, и, вспомнишь детство, как вместе с Филиппом учили заграничные языки. Думаю, через год польскую границу перейдём, а там и наш выход.

— От меня что требуется?

— Завтра из Москвы приедет куратор, главный наш диверсант, в своё время он там прилично пошумел, всё и узнаем. Да, мне бы хотелось услышать от вас, юные диверсанты, как и где, проходили срочку, что делали, какую специальность получили?

— Оба пехотинцы, вместе служили под Смоленском. Мы ведь одногодки, из девятого, у меня двенадцатого мая, у Гаврилы пятнадцатого мая. В казарме кровати рядом стояли.

— Пехотинцы это хорошо.

Генерал подошёл к окну, прикрыл немного форточку, со стрелкового полигона возвращались курсанты-диверсанты, сегодня испытывали новые образцы автоматического диверсионного оружия, чуть поодаль, разговаривая меж собой, шли оружейные инженеры и конструкторы. Похоже, по их виду со стороны, они были довольны.

«Посмотрим, что будет завтра, как всё оценит главный специалист в этом нелёгком деле, а пока надо обсудить главные направления всей подготовки, надо во, чтобы то ни стало избежать их провала. Там «окраинцы» никого не простят, столько жизней уже загубили, поляков и жидов щёлкают как орехи. По сообщениям партизан, в июле где-то за Ровно резню устроили. Даже братьев по крови белорусов не пожалели, всю деревню сожгли в сарае. Хатынь, кажется. Две недели, как партизаны Сидора Ковпака ушли в поход на Карпаты, скоро пришлют оттуда местных людей, будем изучать особенности говора на местном диалекте, всё будем изучать».

— Тебе, Иван, предстоит самая сложная задача. Своих, можно сказать, родных будешь готовить, — генерал начал всматриваться в окно, как будто увидел своего знакомого человека, повернулся и сел к столу. Адъютант поменял самовар, принёс полулитру водки, поставил на стол рюмки и немецкие трофейные консервы, — стрелять и бегать научит Павлов. Да и рукопашный бой никуда не уйдёт.

— Слушаю, товарищ генерал, — пауза была не долгой, подполковник Толстой внимательно смотрел на своего командира, тот не спеша налил в рюмки водку.

— Давайте выпьем за успех нашего безнадёжного дела.

Генеральский тост удивил Филиппа и Гаврилу, Иван Толстой привык к таким высказываниям.

— У нашего генерала примета такая. Значит, всё получится.

Закусить трофейной тушёнкой хватило как раз на три рюмки водки каждому. И разговор пошёл уже в другой, более дружеской тональности.

— Тебе, Ваня, надо научить их так, чтобы они свободно вошли в атмосферу той новой «окраинной» для них жизни. Просто взять и поставить туда наших «засланных казачков», — генерал встал, видно было, что у него пошёл творческий процесс, адъютант сообразил сразу, не первый раз, быстро забежал, открыл тетрадь и, стал записывать генеральские мысли, — освоить привычки, профессии, особенности речи и так далее. Под стать ситуации они должны привыкнуть к своим новым фамилиям, именам и отчествам. Знать местность, где якобы родились. Легенда у каждого должна быть железной! Здесь надежда на Пауля, кем засылать, офицером вермахта или простым гражданским работягой. Всё по обстановке. Они, «окраинцы» там свою дивизию создают или уже создали. Так что вопросов много.

— Будем работать.

— Да, Филипп, тут до меня слух дошёл, что ты свиней можешь резать тихо и без шума. Это правда?

— Так точно, товарищ генерал.

— Завтра с утра подойди в столовую к повару, он отведёт тебя к свинарнику, там и окажешь помощь нашему пищеблоку.

— Хорошо. Только мой нож у вашего молодого лейтенанта.

— Для такого важного и бесшумного дела нож принесут, — генерал, чтобы не забыть, сразу дал указания своему адъютанту.

8 января 2023 года.

Сергей Роща

Рассказ (глава VI, роман «Нож бухгалтера»)

Эта запись была опубликована 09.01.2023в 08:28. В рубриках: Общество.