Колхозные гречишные поля, с пасеками вокруг да около них, вдоволь надышавшись песочной пылью от радомских карьеров дореволюционного стекольного заводика когда-то польского пана, готовились считать убытки.

Буранный страшный ветер заставил прятаться всех везде, кто как мог. Больше других пострадали пастухи, коровы легли задом на восток, и выгнать с пастбища в направлении села не представлялось возможным. Охотники, грибники и сборщики лечебных трав спасались по оврагам и партизанским землянкам. Рыбаки, на удивление красным ракам, уткнулись лицами в обрывистые берега речушки Ревна.

Крыши сельских хат, покрытые соломенными снопами, заметно потяжелели  набившимся песком, стропилы прогибались и готовы треснуть пополам.

Не все медоносные пчёлы успели вернуться к своим ульям, многие остались в полях, прибитые к земле, по цвету похожим на гречишный мёд, песком.

— Похоже, урожай гречки особо не пострадал, малость наклонило к земле. Ничего, стебли завтра поднимутся. Сотня пчелиных ульев стоит на месте. Да и рамки с мёдом почти под завязку, слава Богу. Пчёл жалко, в каждом улье треть точно пропали, трутни не на шутку бунтуют, — на помощь колхозному пасечнику Урожку Ивану председатель отрядил кузнеца, месяц как на пенсии семидесяти однолетнего Гаврилу Петровича Будника, — матки на месте. Обычно в это гречишное время мне крестник Петя помогал, уехал поступать на военщину. Так что, Петрович, сегодня будешь у меня в помощниках.

— Что ж не помочь хорошему человеку, коли надо. Зато на свежем воздухе.

— Ты, Петрович, не бойся, эти пчёлы не такие кусачие, как на той стороне села. Тихие пчёлы, с ними можно и без дымаря мёд качать.

— И что за порода?

— Карпатка. Правильное название карпатская пчела. С ними одна проблема, они рано просыпаются после зимовки, а выпускать ещё некуда, разве что подснежники. Приходится сдерживать. Не то, что наши среднерусские пчёлы, спят до тепла.

—  И давно карпатки в колхозе?

— На испытательном сроке два года. Председатель колхоза посылал перенимать опыт бортничества, или, как там бджильництва, язык сломать можно, короче, пчеловодства,  в те края, — колхозный пасечник отмахнулся от навязчивой пчелы, — наша сразу жалит и, тут же погибает. А эта, молча, отлетает в сторону, значит, жить будет. И, в этом есть пчелиный жизненный смысл, поменять.

— Поменять после того случая, как пчёлы покусали детей до смерти? Значит, решили, таким образом, пчёл сменить?

— Типа того. Не только в колхозе, в каждом дворе, кто пчёл держит. Все согласились. На Гучковке ульи поставили Брагин так сразу, скорее это его пчелиный рой шуму наделал, недоглядел. Ещё Седляр, Помаз, всего по селу дворов под пятьдесят. Толстую тетрадь купил, записываю особенности, как реагируют на погоду, все повадки фиксирую. В школе детей на уроке географии заставляют дневник вести, только у меня вместо природы, другая география, пчёлиная. Мне ещё давно, когда пацаном был, комендант Пауль, немец, говорил, что надо попробовать в этих местах карнику и карпатку. Не успел, погнали немцев назад в Берлин. Наша среднерусская порода такая же кусачая как их немецкая чёрная. Тут повод появился, может и поменяем. Своих пчёл поменял на карпатку, в прошлом году медосбор добрый, особенно весной на цветы. Пчёлы хорошо опылили цветение. Яблок и груш, слив и вишен, крыжовника, смородины и других ягод было завались, от пуза. Пасеку никуда не вывозил, да и в этом году пятьдесят ульев дома в палисаднике. На зиму в амшеник ставлю, там прохладно, для пчёл хорошо.

— Так это комендант тебя научил ремеслу пасечника? Сколько ж тебе лет было?

— Когда немцы пришли, восемь лет, когда уходили десять. Он в нашей хате жил, а мы все ютились в тёплом сарае, батько Володымир, как после ранения под Киевом комиссовали, вернулся с фронта, маты Паранья, старшая сестра Саша, старший брат Вася, младший брат Петя, младшая сестра Надя и я. Хороший дядька, комендант. В 1974 году на открытие памятника погибшим сельчанам приезжал, по приглашению от председателя колхоза. Из села на работы в Германию никого так и не отправили. Живёт в Лейпциге. Десять ульев, что он мне оставил, до сих пор в работе, так дома и стоят, синего колёру. Приходил к нам в гости, долго смотрел на свои ульи, на пчёл, катался на своём велосипеде. Радовался фотоаппарату, я им до сих пор снимаю. Обнял яблоню, в первую осень посадил. Плакал.

— Интерес к пчёлам у тебя сразу появился?

— Интерес не то слово. Батько сказав, учись, пока есть, кому учить ремеслу. Тут не важно, немец или француз, комиссар или фашист. С пчёлами хоть и муторно, не каждый сможет, зато кусок хлеба всегда будет. Сады людям опылять надо, иначе урожая не будет. Ещё неизвестно, как война обернётся. Вот я и старался.

— А куда посылал Семёныч? Откуда пчёлы?

— На обмен опытом сначала всех привезли в город Львив, вроде как ветеринарный институт или академия, день занимались в отделе пчеловодства, на русском языке. Там все поголовно говорят на русском, из-за австрияков украинский язык считают своим позором. Потом пасечников направили в небольшой городок Моршин, жили в санатории, — Гаврила сразу напрягся, весь само внимание, — там ещё табличка мраморная висит, мол, в этом здании, числа не помню, вроде как июль или август сорок четвёртого года размещался политотдел восемнадцатой армии под руководством полковника Брежнева Леонида Ильича.

— Стоп! А дальше, прямо немного на возвышенность отдельный домик стоит?

—  Да, есть такой домик. Охотничий домик, для особых партийных персон. По молодости, лет десять тому последний раз туда Брежнев и приезжал, целая комната с его фотографиями. А ты откуда знаешь?

— Да были мы там с Филиппом в то время, когда и Брежнев. Наша разведшкола в том охотничьем домике располагалась.

— Филипп? Бухгалтер? Свинорез? Муж моей крёстной Марфы, родной сестры моей мамы?

— Так точно. Времена были страшные. Своя пчелиная география.

Обед на природе в окружении лесопосадки западной стороны гречишных полей с видом на восток, откуда прилетел песочный буран, лучше не придумаешь. Шёпот незамысловатого оркестра слабого ветерка, в шелесте дубовых листьев слегка добавляя лёгкий стук берёзовых брунек, с пронизывающим свистом сквозь иголки и шишки соснового молодняка неожиданно заглушался жужжанием попавшей в паутину незадачливой мухи. Карпатки, одна за другой снуя на медосбор, сквозь такое музыкальное лесонасаждение с ужасом смотрели, как паук не спеша приближался к своей очередной съедобной жертве.

— Поедим с аппетитом! Сегодня работа кончилась. Подготовку сделали, пусть пчёлы отдохнут, придут в своё привычное состояние. Завтра будем качать мёд. Так что можно и по чарке самогону выпить.

— Для закуси сало, лучок, огурчики и помидорчики с домашнего огорода. Помню, как в том Моршине, точнее, в низине, мы с Филиппом как жители городка Болехов, по дороге в село Старый Угринов сидели, перекус делали. Надо было найти родственников узника концлагеря. У меня даже мысля, закрадывалась, а не плюнуть ли на всю эту войну с её разведкой и рвануть домой, так и не решился сказать Филиппу, тот мог и по морде заехать.

— Ты говоришь, что комендант Пауль Зегерс наш человек? Надо же! Может оно и так, иначе, вряд ли пригласили в селе памятник открывать. А я, тогда мальчуганом, в начале лета дело было, не мог понять, что они там, ночью, за амшеником с Ерохом Гренком про кур разговаривали? Это потом в школе я понял, про Курск. Давай, наливай.

Над Карпатами солнечный диск застыл в своём красном одеянии, почти рядом за колючими проволочными пределами территории охотничьего домика гуськом друг за другом, насквозь, словно стрелой, пронизывая небесное светило, молча, возвращалась группа разведчиков.

Из курилки интересно было наблюдать, здесь, в карпатских местах, как и в родных на границе трёх славянских республик, солнце точь-в-точь такое же красное, ложится спать.

— Иван, вот ты скажи мне, да ты сиди, я к нашему учёному математику хочу вопрос задать, — некурящий старший лейтенант Савченко от неожиданности, думая о своём, чуть не подавился, луская тыквенные семечки, —  почему солнце красное? Это какая-то примета? Будет холодно или тепло?

— Приметы здесь не играют никакой роли, они вторичны, научное обоснование первично, долго объяснять.

— Гаврила, это тебе не молотом по наковальне весь день лупить, — слова Филиппа рассмешили даже всегда серьёзного инструктора-авиатора, — здесь наука!

— Если проще, то, возможно? Только кратко.

— Попробую. На пути движения солнечных лучей могут быть разные препятствия, облака, капельки воды, они удлиняют световые волны или укорачивают. Цвет зависит от длины волны. Меняется длина волны, меняется и цвет. Ещё происходит взаимодействие электромагнитных волн с частицами воды и пыли, — отложив в сторону тыквенную шелуху, математик приступил к прочтению лекции, — если кратко, капельки воды задерживают определённый цвет, например, голубой цвет солнечного излучения. Отсюда, вся остальная часть приобретает красный оттенок. Художники знают, что белый цвет, в том числе свет солнца состоит из смеси нескольких цветов, самые длинные световые волны у красного и оранжевого, дальше по радуге с понижением, жёлтого, зелёного, голубого, синего и фиолетового. Земля крутится, поэтому, вечером до нас солнечные лучи светят как бы сбоку, атмосфера толще, через неё реально проникают только самые длинные световые волны. Какие?

— Ясен пень, красные! Теперь понятно, — довольный Гаврила, искоса поглядывая на Филиппа в ожидании очередного прикола в свой адрес, молча, полез в карман достать очередную немецкую папиросу.

— Отставить разговоры!

— Всем сидеть тихо, — в курилку зашли генерал Васнецов и «куратор», — Так что там за ясен пень, Гаврила? Ладно, сиди. Ясен пень, в курилке много места, здесь и проведём краткое совещание, времени в обрез. Прошу, Павел Анатольевич.

Сидевшие в роскошной беседке инструкторы и агенты от неожиданности промеж себя переглянулись, первый раз генерал назвал «куратора» по имени и отчеству. Генерал Васнецов и Павел Анатольевич по этому поводу даже «бровью не повели», значит, так надо.

— Завтра очередной поход. Работать будем по третьей легенде, Толстой знает. Вы теперь не агенты, а жители городка Болехов, дом старый кирпичный, долго пустовал с двадцатого года, вернулись хозяева, находится по адресу недалеко от рынка с левой стороны, почти напротив. Кобыла, воз, гарба, инвентарь, документы, справки, всё есть. Путь держите к родственникам в село Старый Угринов. Ещё раз сверьте расположение домов, надо попасть к семье, третий дом от края, чтобы не переться через всё село. Они на самом деле болеховские родственники, за домом приглядывали, были у нас, под Брянском, ваши хорошие знакомые. К другим семьям заходить не надо. Негласно продаёте, из-под полы, немецкую тушенку и другие трофейные припасы, в сарае всё расфасовано по ящикам. В речах не должно быть никакого самолёта, никакого лётчика! Чисто родственные связи. Торгаши-спекулянты! Задача: найти родственников узника концлагеря! В контакт не вступать! Этот момент уяснили? Идём дальше, — «куратор», как опытный разведчик, сидел на фоне красного заката и всех видел досконально, каждое движение век и шмыганье носом, обвёл сидящих своим зорким с особым мелитопольским прищуром глазом, только математик смотрел не на «куратора», из-за болезни глаз в пол, — слушаем вторую серию. Наш немецкий друг и коммунист Пауль Зегерс предложил такой план внедрения Филиппа к узнику концлагеря. Необходимо при себе иметь свежие фотографии Филиппа с родственниками узника Стёпы Бандеры, входим в контакт, возвращаемся с рекомендательными письмами, находим лётчика, с лётчиком возвращаешься в Германию. Сопровождать будут местные люди армии галичан и волынян. Ситуация такая: наши разведчики сегодня уничтожили шестую группу диверсантов, с нашей стороны потери трёх опытных бойцов. Суть вопроса: без местных жителей лётчика не вытащить! Просто так лётчик кого попало, к себе вряд ли допустит, даже местных вояк. Есть какой-то пароль, иначе диверсанты вряд ли себя уничтожали, чтобы избежать плена. Нужен нестандартный ход.

— А я как же? Туда не пойду? Филипп один пойдёт?

— Гаврила, кузнецы востребованы в нашей стране, «не гони лошадей», или, как там, «не лезь вперёд батьки в пекло». Пока ситуация являет собой такой карандашный набросок, в живописи называется подмалёвок. Как пойдёт дело, никто не знает, — генерал Васнецов старался доходчиво объяснить, чтобы не обидеть кузнеца, — надо сделать первое задание. Фотографии с негативами!

— Немного поясню окружающую обстановку, о событиях на этих землях, чтобы зазря не сгорели, — «куратор» прокашлялся, достал носовой платок с вышивкой «СПА», вытер лоб, продолжил, — слов нет! Изверги! Что за люди? Если верить партизанским докладам и допросам пленных немцев, они в ужасе от тех жестоких действий, что творили здесь эти галичане. Как пришли гитлеровцы, жители земли «восточных кресов», знайте «крес» в переводе с польского «граница», евреи и, поляки в первую очередь подверглись тотальному зверскому уничтожению, никого не жалели, убивали стариков и детей, сколькими способами, господь Богу становиться страшно. Изобрели более сотни способов убивать людей! С чем связано такое действо? Сначала про евреев. Полякам издавна было в падлу напрямую общаться с галичанами и волынянами, они их веками и за людей не считали. Для них они быдло, скот. Поэтому позвали на эти земли посредников в лице евреев. Ещё до Люблинской унии 1569 года. Евреи занимали, правильно будет, оккупировали посады ювелиров, торговцев, учителей, парикмахеров, землемеров, юристов, владельцев магазинов и булочных и других обслуживающих должностей. Язык только польский и никакого обучения грамоте, запрет православной веры. Среди еврейского населения напрочь отсутствовали пахари, скотоводы, свинарки и доярки, одним словом простые работяги, их не привлекали к службе в армии, запрещали состоять в государственных должностях и званиях. Откуда появились «восточные крессы»? После того, как Ленин дал независимость полякам, им ещё по итогам поражения армии Тухачевского достались земли воеводств Львовского, Станиславского, Тернопольского, Волынского, Полесского и так далее. Сюда польское правительство примерно с 1920 года стали переселять семьи отставных польских военных, в награду выдавали обширные плодородные земельные угодья, до войны примерно более ста тысяч, добавьте семьи и считайте. В итоге, галичане и волыняне остались ни с чем, полном дерьме, со своими проблемами, ужасающей бедностью и неграмотностью, что и породило у них ненависть к полякам и евреям. Благодаря германской пропаганде, в наши дни галичан и волынян науськали ненавистью к нам, как оккупантам. Не отстают в этом деле и американцы с англичанами. Дают оружие, деньги, литературу для борьбы с Советами. Русь выжигают калёным железом! Думаю, нас ждёт не один год партизанщины от местных жителей. Мне напоминает, разъярённый пчелиный рой борется за свой отдельный улей, кусает всех подряд, до смерти, не задумываясь, до последней пчелы, такая пчелиная география. Надо срочно внедрять своего специалиста для получения информации. Наш вождь народов, уверен на все сто, сделает эти земли настоящей конфеткой. Образец человеческого благополучия! Гаврила, есть вопросы?

— А что, конкретно они, галичане и волыняне, такого страшного сотворили?

— Я видел фотографии, читал отчёты. Вам говорить и показывать не буду. Если после войны поляки не заявят свои права на эти земли, а, они вряд ли заявят, учитывая ситуацию, то в составе Советского Союза всё уйдёт в архив самого секретного грифа на долгие годы. Никто и ничего знать не будет! Дружба народов, прежде всего. В нашей стране национальная вражда не приветствуется. Главное, чтобы в бандитские лапы не попались Гаврила и Филипп, они уж точно не пожалеют, четвертуют. Надо окончательно и бесповоротно уяснить, среди местного населения для нас здесь друзей нет, все враги, каждый шаг под их наблюдением. И в завершении, командарм дал добро, германский лётчик наш, здесь его допрашивать не будем, используем в своих целях для внедрения. Потом по сёлам армейцы проведут шмон, может, что и найдут.

Зайти в Болехов предстояло ночью, поди, разберись, где, что и как расположено, «где эта улица, где этот дом», спасало яркое полное свечение Луны, полнолуние. Историческая справка друга детства Вани Толстого свидетельствовала о том, что первое упоминание о городе Болехове датируется 1371 годом в грамоте венгерской королевы Елизаветы. Город образовался путём слияния двух сёл:  Болехов Валашский расположен по левому берегу реки Сукиль и Болехов Русский на правом берегу реки Сукиль. Славу городу принесли природные соляные источники.

— Филипп, а помнишь, что Ваня говорил про евреев здесь, в Болехове? Интересно было послушать. Жалко евреев, — повозкой управлял Филипп, поэтому можно размышлять и покурить, лошадь шла своим шагом, никуда торопиться не надо, — почти еврейский город.

— Конечно, жалко, уничтожили всех под корень! Теперь город знаменит не только солеварней, но и еврейским гетто на месте бывшего еврейского квартала. А ведь при поляках здесь был еврейский банк, его американцы создали. Людей в четыре раза больше наших Погорелец, а столько интересных мест. Гаврила, ты главное не забудь, как тебя зовут.  Интересно, а что будет с местной синагогой?

— Помню давно, Казибрид Роман Богданович, ты есть мой двоюродный брат, то есть, сын родного брата моего отца Казибрид Тарас Андреевич.

— Надо же, люди работают, документы подлинные, я про метрики о рождении. Ты хозяин дома по наследству от своего якобы батька. И на дом документы подлинные?

— А то! Но! Но! Курва, — теперь Гаврила вожжами погонял лошадь, Филипп решил прилечь, — кличку кобыле дали интересную, ругательную. Хорошо, что не Сука. Но! Пошла, Курва!

Проехали мост через речушку Сукиль, Гаврила сразу заметил, по ширине уже Ревны раза в три, Филипп взял ведро, сбегал за водой, тут же за мостом для Курвы устроили водопой.

— А вот и улица Адама Мицкевича, Ваня сказал, что это хороший польский писатель, если так, то улицу и не переименовали. Дом номер девятнадцать. Филипп, нас родственники ждут, во дворе белая хустка промелькнула. Ты видел?

— Проезжаем мимо,  свисти песню «где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблён, вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблён», разворачиваемся и подъезжаем с обратной стороны, если ворота будут открыты, заезжаем.

— Понял. Конспирация, твою мать. В свой дом не могу нормально зайти.

— Да, ладно. Давай свисти.

Курве такая конспирация всё равно что «не пришей кобыле хвост» была до «одного места», сразу повернула налево, как к себе домой, что на самом деле, так и было.

— И что, Петрович, вам не сказали, что кобыла идёт к себе домой? Пчёлы и то свой дом знают, а кобыла тем более, — колхозному пасечнику после шестой чарки собственной медовухи стало смешно, — география!

— Да мы сами удивились! Эта Курва своим лбом сама ворота открыла. Давай, за Курву и, домой.

Солнце перевалило лесополосу, часть ульев зашли в холодок, тень постепенно увеличивалась, расстилая своё покрывало на поднимающуюся от ненастья гречку, близился закат.

На грунтовой дороге между гречкой и защитными лесными насаждениями с обратной югу, северной стороны поднималась пыль, от безветрия тут же и оседала.

Белая «шестёрка», виляя и объезжая, притормаживая на кочках, приближалась к пасеке.

— Лёша, а мы уже думали, что ты нас забыл? Ну, как, продал родительский дом? Мы готовы ехать домой, завтра будем мёд собирать, — захлопывая дверь «шестёрки», Алексей слушал, что говорит крёстный отец его сына Пети Дубравы.

— Да, покупатели Осиковы в цене остались довольными. Батько сказал, чтобы продавали. Там в Джанкое хороший дом предложили, сюда уже возвращаться не будут. Всех разместили, десять тополёвских семей переселили, почти на одной улице живут.

— Как сынок, какие новости? Я переживаю за парня, — Гаврила был рад, когда узнал, что его внучка Наташа, бывшая партнёрша Петки в бальных танцах нравится ему, а вот жених её Иван Коробко не совсем, говорят, пьёт и меры не знает, старше на два года,  — что пишет?

— Сегодня и письмо, и телеграмма пришли одновременно, на почте забрал. Географию сдаёт завтра. А вот письмо, Гаврила Петрович, можете прочитать.

Через пять минут, прочитав письмо, Гаврила сидел как в ступоре, слеза прошибла ещё молодого по здешним меркам старика, пасечник и космический радиоэлектроник не знали, что и делать.

— Поверить в такое невозможно! У него экзамен принимал полковник Савченко Иван Петрович! Ваня, наш математик! Моршин! Разведшкола! Он полковник, принимал экзамен. Делал расчёты по самолёту. Ванька Савченко.

— Так и сесть. И что?

— Лёша, Петя поступит. Вы же поедете к нему?

— Да, на присягу, к 4 августа.

— Возьмите меня с собой! У меня там родичи, Ленинский проспект с Балтийского вокзала, улица Кубинская, дом 52, квартира, кажется 17, будет, где остановиться. По одной колее. Хочу с Ванькой повидаться. Тут такая пчелиная география намечается! Эх, надо Филиппа звать. Иван, давай выпьем!

02 марта 2023 года.   

Сергей Роща

Рассказ (глава XVII, роман «Нож бухгалтера»)

Эта запись была опубликована 03.03.2023в 08:17. В рубриках: Общество.