Глава двенадцатая «Творим с беленькой». Без бутылки никак! Творческий процесс в унынии. Надо рюмашку водочки пропустить, и, всё образуется. Будь это написать картину маслом, сочинить стихи или прозу, сыграть на скрипке, аккордеоне, баяне, гармошке или просто на гитаре. Без сотки и спеть невозможно, получается, что “дывлюсь я на нэбо, та й думку гадаю, чому я нэ сокил, чому нэ литаю”. А выпил и, дело пошло.

Особое мозговое устройство. Психиатр говорит, что такое бывает только у сангвиников. Сангвиникам пить водку можно, исключительно после сорока лет от роду, когда дети нормальные родятся, остальным по темпераменту, холерику, меланхолику и флегматику, категорически водку пить нельзя.

Никогда!

По мнению психиатра, все творческие сангвиники с придурью, но от них польза для общества имеется большая.

Талант, он во всём талант, его не пропьёшь! Другим, не имеющим такого дара, этого никогда не понять. Для примеру, картину маслом написать, это вам не забор красить. Хотя, движения руками примерно одинаковые, мажем.

Только вот у пишущего картину происходит мозговое преображение на фоне воображения натуры: пейзажа, портрета или “мёртвой природы”, что есть натюрморт, и, всё это потом видим в масштабе на белом холсте. На вечном хранении. В багетной раме. Красота неописуемая, с тонами и полутонами, лимончики с тенью на тарелочке, их кушать хочется.

А песня! Это вам не орать “Дай пожрать!” Только представьте, в ресторане, идёт застолье и под звон бокалов с шампанским играют меховые инструменты семейства гармоник. Чок-чок-чок. Это рюмочки с водочкой под такт песни. Главное не разлить. Чок-чок-чок. Потом вилочки по тарелочкам и ножички буженину режут.

Про жевательный процесс сказ особый, слюни текут. Прелесть, когда есть возможность со всем этим багажом работать тамадой. Получается в сумме на одном человеке оркестр Орфеев!

Скрипка. Высший предел развития человеческого мозга. Звук, как параллельные прямые, уходит в бесконечность, и, возвращается, не пересекаясь, сияя чистотой только что отмытой ванны. Мечта.

Только без бутылки водки мозг не заискрит. Нет зажигания! Кардан не крутится. Даже лошадь не поможет, если её впрячь впереди бампера.

И чтобы так творить с беленькой, играть на скрипке, аккордеоне, баяне или гармошке, да хотя бы на той же балалайке, писать картину маслом или акварелью, надо начинать собирать все таланты в детстве, если повезёт с учителями.

— Тебя как зовут?- старый еврей наклонился, и, чуть было левого глаза не лишился. Сидя на скамейке возле дома, с помощью шила и иголки с ниткой латал свои кеды мальчик лет двенадцати.

— Что то раньше я тебя не видел? Ты откуда здесь появился?- резко отстранив голову, спасая глаз, продолжал спрашивать пожилой мужчина.

— Да по-разному зовут. Кто Пётр, кто Петя, кто Петро, кто Петюня, кто Петка, иногда Пет. Мне разницы нет, для меня не важно. А вы хто?- делая шилом дырку в резиновой подошве, пыхтя как паровоз, со сбившимся дыханием на выдохе, ответил мальчик. Он ещё не знал, что этот старый еврей научит его играть на скрипке, аккордеоне, баяне, гармошке, писать маслом картины.

Раскроет много талантов в одном маленьком человеке!

— Я есть Абрам Мойшевич, можно Александр Михайлович, как будет удобно,- улыбаясь, ответил сын старого Мойши, — будем знакомы, артист местного Черниговского драматического театра музыкальной комедии.

— Ладно, я побежал, хлопци ждуть, до побачення,- парнишка взул босые, покрытые треснувшими, слегка окровавленными, мозолями, стопы ног в только что подшитые кеды. Шило, иголку и шёлковые нитки завернул в газету “Деснянська правда”, сунул весь этот скарб под скамейку, двинулся на площадку продолжить играть в футбол. Старый еврей-артист, так и не дождавшись ответного рукопожатия, улыбнулся и пошёл домой.

Следующее утро выдалось тихим. Из окна кухни коммунальной квартиры появились первые приветственные солнечные лучики июльского дня. Пахло дождём. Не помешает. Батин абрикос хоть не придётся поливать. Надо же, пёр из Казахстана. Метра два высотой.

Эх, жара! Каждый день бегать купаться в реке Десна неинтересно. Мать ушла на работу, отец в своей почти постоянной космической командировке.

Опять собираться и топать в бассейн дышать хлоркой, на тренировку. Вышка там, десятиметровая, мечта. Прыгнуть бы!

С утра отварной рис, мать говорит, что от поноса, жареная котлета из деревенской свинины, компот из уличных фруктов, хлеб дарницкий, масло домашнее от бабушек, вот и весь утренний рацион юного пловца.

По приходу надо будет подшить кеды, денег попросить на новые, уже третьи рвутся за десять дней. Можно пойти в горсад, бутылки собрать и сдать.

Где деньги взять? А что если на троллейбусе проехать зайцем? Нет, так не пойдёт, заловят.

Наступила совсем другая жизнь, не то, что в деревне, городская.

Вспомнился недавний разговор с кузнецом Гаврилой Петровичем. Интересное было время, что и говорить, духовой оркестр, бальные танцы, природа, чистый воздух, тишина, здесь такого нет, зато под окном с раннего утра и до поздней ночи жужжат троллейбусы.

— Привет Петруха! Слышал, ты скоро будешь считаться городским жителем?

— Да. Завтра меня Нина отвезёт автобусом к батькам. Пришёл просто поговорить.

— Хорошо. Давай, поговорим, если надо, вот только разогретый метал обкую, и, поговорим, — Петка с интересом наблюдал за превращением раскалённого металла в обычную конскую подкову, — вот так! Теперь ещё раз подогреем и проткнём дырочки. Подкова на конские копыта готова. Сколько этих подков сделал, не сосчитать.

— Дед Гаврила, а ты до войны в армии служил срочку?

— А как же! Годков так около двадцати нам с твоим дедом Филиппом было.

— А моего деда Петра из Тополёвки знаешь?

— Агронома? Конечно знаю, только он был в роте снайперов, а мы разведчики. Деда Петра на финскую забрали, там он руку и потерял, нас не тронули.

— Понятно.

— Только в то время он жил в Брянске, после армии женился на Лукерье. Его, как агронома и направили в Тополёвский колхоз «Комунар». Наш тогда был не «Авангард», а имени Тараса Григорьевича Шевченко. Соседний в Лосёвке «Родина».

— А когда деду Филиппу нож сделал?

— Дело было так. После армии. Не помню, где, когда и как у него проявился талант свинореза, скорей всего, в Горелово под Ленинградом. Там большой свинарник, свинья сбежала, пришлось заколоть. Когда вернулись домой, ему в подарок, с приколом, и, сделал этот, теперь уже знаменитый нож. Кого дед Филипп больше зарезал этим ножом, свиней или фрицев, сказать не берусь. В разведке только ножом и орудовал. Так ты и нож с собой заберёшь?

— Нет. Баба Уля сказала, что малой ещё с ножом ходить.

— Правильно сказала.

По окончании прощального разговора дед Гаврила продолжил делать подковы для лошадей третьей бригады.

— День добрый, Пётр, так можно тебя называть,- подняв глаза Петя Клёнов увидел девочку своего возраста в инвалидной коляске, сзади вчерашнего собеседника деда Абрама.

— Это моя внучка Лиза,- девочка смотрела на босые окровавленные конечности своего ровесника и улыбалась. Для неё было странно ходить босиком по асфальту.

— Здрасте,- не ожидая такого поворота событий, Петка смутился. Он ещё никогда не видел детей в инвалидной коляске, тем более девочку. Стало как то не по себе, накрыло чувство человеческой несправедливости: как это так, ходить не может? Да, дела.

— А мы с балкона смотрели, как ты играешь в футбол, наши окна выходят на площадку и с третьего этажа хорошо всё видно,- видать общительная дивчина, образованная, — так откуда ты здесь появился?

— Из села приехал к батьку и матери, они тут в коммунальном доме комнату получили, на радиозаводе працюють, вот меня и забрали от бабушек, теперь буду ходить в школу, в девятую, через дорогу, в шостый класс “Б” записали,- тут дедушка и внучка удивлённо переглянулись. Эта школа была по статусу украинско-еврейская, и, здесь учились только дети венгерских евреев. Была ещё третья школа, русско-еврейская для поляков, чехов и словаков, в центре города.

— Как интересно, будем учиться в одном классе,- обрадовалась девочка, — Вот скоро мои переломы на ногах заживут и пойдём в школу. Меня Лиза зовут.

— Пидэмо,- раскрыв рот, произнёс мальчик Петя. Как это так, сломать сразу две ноги?

— Родители Лизы в автомобильную аварию попали, с переломами лежат в больнице,- по глазам прочитав вопрос, ответил дед Абрам.

Жить будут?- вот это да, тут мозги бросило в холод, пот переживаний выступил на лбу, бывает же, и Петка достал из завёрнутой газеты шило, иголку и нитки, в который раз принялся чинить свои кеды.

— А твои родители кто по профессии, и, как твоя фамилия?- не стесняясь, спросила девочка Лиза. Как-то быстро она освоилась, а ведь мы и не знакомились, за нас всё дед сделал. Интересные люди, без мыла в одно место… Просто по-деревенски Петка не знал, что есть разные национальности у людей, эти были чистокровными венгерскими евреями.

— Клёнов, моя фамилия. Зовут Петя. А родители работают инженерами на заводе,- нехотя ответил Петка.

— А…,- только и успела сказать, тут у Лизы глаза заблестели, наверное, фамилия понравилась, подумал мальчик.

И на этом правда, родители работали на сверхсекретном радиоприборном заводе, направление деятельности всех двадцати пяти тысяч работников самого экологически чистого города в союзе, космическое. Это было смежное предприятие и свою продукцию поставляли туда, где собирают космические корабли. Завод «Южмаш»!

Мать работала инженером-диспетчером, а отец в том же двадцать шестом цехе инженером по радиоэлектронике, отвечал за какой-то важный блок для ракеты, и, каждый месяц пропадал в командировках Чернигов – Москва — Байконур, сопровождал военным бортом, потом настраивал эту свою радиоэлектронику.

Помешан был на своей работе. С фанатизмом. Возвратившись из командировки, устраивал посиделки в ресторане “Украина”. Снимал стресс. Так что отца мальчик почти и не видит. Работа у отца ответственная и нервная, всем была неизвестная, секретная, все думали, что алкаш, но если какая-то там ступень у ракеты не отпадёт, то могут и к расстрелу приговорить. С этим мальчик и жил.

Прошёл месяц, до школы было ещё дней десять. Мать купила новые кеды, играй, не хочу. Девочка Лиза шла с футляром шла, чуть отстав, за ней с авоськой дед Абрам.

— Здрасте, — смущаясь, сидя на скамейке, произнёс мальчик Петя. В авоське молоко, хлеб, масло. Колбаса! Краковская по рубль тридцать три, полукопчёная, с сальными прожилками. Хорошо живут!

— А мы идём из музыкальной школы, я на скрипке учусь играть,- радостно ответила Лиза. Уже ходит. Вот это да. Про себя подумал мальчик.

— Так ты сегодня не сапожник! У тебя новые кеды,- дед Абрам заметил обновку. Кеды были въетнамские, качественные, евреи в товаре, особенно в обуви толк понимают.

— Хочешь, мы тебя научим играть на скрипке? Когда кого-то учишь, то и сам лучше играть будешь, так нам в музыкальной школе говорят. Нам задание дали, найти себе ученика. Так будешь моим учеником?- Лиза, вытаращив во все обода свои добрые еврейские серые глаза, отказать которым было невозможно, Петка согласился.

— Ещё дедушка умеет играть не только на скрипке, но и на аккордеоне, на баяне, на гармошке, гитаре. Картины пишет! Будешь и у деда учеником?- взгляд у девочки Лизы не менялся. Складывалось такое ощущение, что она с голодухи сейчас ест всё подряд и вот-вот подавится. И тут Петка согласился.

Исконно русский город Чернигов. Жилой квартал «Красный мост», назвали по мосту красного цвета через реку Стрижень, которая через два километра впадает в Десну, считался еврейским. Здесь же, вдоль улицы имени Тараса Григорьевича Шевченко и находился коммунальный дом для семей инженеров разных заводов: не только радиоприборного, но и “Химволокно”, “Силикатный”, Завод автозапчастей для ГАЗа в Горьком, Камвольно-суконный, Музыкальная фабрика, Ликёро-водочный. Люди работали и жили, кто как. Здесь все в общественных коммунальных условиях.

В одной квартире по типу вагона, только с двух сторон, было шесть комнат четыре на пять метров каждая, общий туалет с одним унитазом, общий один умывальник без ванной, вода только холодная. Мыться ходили в городскую баню. Кухня была также общая и большая в тридцать квадратов, каждому свой стол-тумба, ещё три газовые плиты, каждая на четыре комфорки, одна на две семьи. По всей кухне были натянуты верёвки для сушки белья, кажой семье две. Всего здесь ютились 12 взрослых и 19 детей разного возраста.

Семья Бенеш, венгерские евреи, жили в доме рядом с игровой площадкой по типу хоккейной коробки, в только что построенной кирпичной “хрущёвке” на третьем этаже, в середине дома. У них была и ванна, и горячая вода. Петка с тех пор мечтал также жить в середине дома на третьем этаже, с ванной и горячей водой, с видом на игровую коробку.

И ещё грезил о том, что будет играть на тех музыкальных инструментах, как и дед Бенеш. Но Абрам Мойшевич ещё умел и картины маслом писать, правда только “мёртвую природу”, получалось натурально и живо. Люди покупали его натюрморты. Хотя, тогда в СССР частная торговля и была  запрещена, но на то они и евреи, это у них национальное. Им было можно.

— Папа, тут дело такое, — неспешно, чтобы не нарваться на очередную пилюлю, Петка осторожно завёл разговор, — во дворе познакомился с дедушкой, евреем, и, его внучкой.

— Очень хорошо. Молодец. Обзаводись друзьями, в жизни пригодится.

— Предложили мне ходить к ним учиться игре на музыкальных инструментах и рисованию, — Петка не мог вспомнить инструменты и какими красками, — за деньги. Один час занятий рубль.

— Ещё чего, — вмешалась в разговор мама Галя, — эти жиды уже совсем обнаглели. Видите ли, сталинская конституция им не указ, — на заводе Галина Филипповна по праву считалась грозой всех авторитетов, просто так «палец в рот не клади», откусит.

Наступила тишина. Казалось, за окном жужжание троллейбусов усилилось в несколько раз. Петка сидел на казённом стуле и встревожено смотрел своими удивлёнными глазами, то на отца, то на мать. Как всегда, немного подумав, своё веское слово сказал инженер в космической радиоэлектронике Алексей Петрович.

— Галя, всё нормально. Пусть ходит, заплатим. Хорошо, что есть кому учить. Был бы учитель, а талант найдётся.

02 мая 2025 года.

Нож бухгалтера

Сергей Роща

Роман

Хабаровск

Эта запись была опубликована 05.05.2025в 08:34. В рубриках: Общество.